На представления с участием украинцев американская публика раскупает билеты, едва они поступят в продажу. Их друзьями и поклонниками себя называют именитые ньюйоркцы вроде бизнесмена Дональда Трампа и дизайнера одежды Кельвина Кляйна. Ведущие дома моды, среди которых Valentino и Christian Dior, создают специально для них одежду, а производители ювелирных изделий Harry Winston и Jacob & Co предлагают свои украшения для светских раутов.

Роскошь, улыбки и вызывающие восторги па на сцене - лишь парадная часть жизни украинцев. Их высший статус в американском балете подкреплен годами упорного труда.

Окончив Киевское хореографическое училище, молодые танцоры уже в начале 1990-х стали солистами главной отечественной сцены - Национальной оперы Украины. Амбиции не позволили им остановиться на достигнутом, и в 1994-м Белоцерковский уехал покорять Нью-Йорк, где сумел попасть в труппу Американского театра балета. Дворовенко присоединилась к супругу два года спустя. К 2000-му пара добилась наивысшей в театральной иерархии должности ведущих танцовщиков.

Покорив одну из главных театральных вершин мира, артисты остаются тружениками, и в их гастрольном графике, который охватывает Америку, Европу и Азию, до десятка выступлений в месяц.

Корреспондент разговаривал с Максимом Белоцерковским, находящимся в Нью-Йорке, по телефону, и во время этой продолжительной беседы знаменитый танцовщик демонстрировал подкупающие откровенность и открытость.

- Это был 1994-й год. Ты один, и все начинается сначала. Нужно было моментально входить в репертуар, учить язык, плюс совершенно другие ценности, устои, другие взаимоотношения людей. Но самое тяжелое - это количество работы. Когда мне предъявили расписание, я ответил, что у нас в Киеве это было бы мое месячное расписание. А мне говорят, что нет, это на завтра. Ведущие артисты у нас никогда так не работали.

- Вести балеты мы начали очень рано, практически сразу, с 1996-го, но будучи на позицию ниже желаемой. Мы завоевали призвание публики, наши спектакли хорошо продавались, что в Америке играет огромную роль. Если ты продаешь зал, значит ты нужен, потому что приносишь деньги. Поэтому когда в 2000 году меня и Иру перевели в ведущие танцовщики, они (руководство театра), по-моему, радовались больше, чем мы. Наш начальник сообщил об этом в конце сезона. После того как мы уже станцевали восемь недель спектаклей, мне кажется, мы с Ирой еле двигались, не было сил вообще ни на что реагировать. Я шел к этому, знал, что это случится, но я хотел этого так долго, что, когда это произошло, реакции у меня никакой уже не было. Конечно, мы были благодарны. Просто твоя позиция другая, твоя зарплата другая, твое положение в балетной индустрии изменилось, потому что ты стал на планку выше. И конечно, открылись двери мировых театров, мировых залов.

- Единственное, что нам помогло пройти эту войну и добиться того, чего мы хотели, и того, что нам пророчили еще в Киеве, это то, что нас было двое. Мы помогали друг другу. Я видел много примеров талантливейших людей с прекрасной школой, выучкой, но у них не получалось. Или обстоятельства не позволяют, или слишком много солистов и нужно подождать. А начинаешь ждать - и вроде как желание уже проходит.

- Когда мы смотрели этот фильм в Нью-Йорке, меня поразило, что люди вздрагивали и всхлипывали. Мы с Ирой сидели спокойно: это каждый день нашей жизни. Кровь, мозоли, лишения. Кино показало, конечно, экстремальную и преувеличенную версию того, что происходит в нашей индустрии. Но самое главное тут - это безудержное желание добиться успеха. Когда каждый день ты работаешь так, то психика, конечно, дает сбои. Нелегко выходить на сцену каждый день и знать, что 5.000 людей будут обсуждать тебя - как ты выглядишь, как танцуешь. Если ты желаешь быть ведущим танцовщиком, это как контракт с богом. Нужны сильнейший характер и сила воли, надо быть очень-очень целостным, потому что если ты начинаешь распыляться на то, кто что скажет, кто как посмотрит, это заберет энергию. Люди видят красоту, они видят спектакль, а что нужно сделать, чтобы добиться этой красоты, - это, как правило, не обсуждалось. Когда ты работаешь и почти без сознания падаешь на пол, а педагог к тебе подходит и что-то говорит о том, что ты только что сделал, а у тебя заложены уши, жила во лбу пульсирует… И педагог говорит: хорошо, полежи пять минут, потом поговорим.

- Это интересный вопрос, потому что балетные люди не умеют отдыхать. Мы не можем брать месячные отпуска, чтобы оторваться и ничего не делать. У нас расписание, это график на всю жизнь. Конечно, я убежден, что останавливаться нужно. Вот недавно мы вернулись с маленьких каникул — по русским понятиям это вообще не каникулы, четыре дня всего. Мы были в Мексике. Но полтора часа каждый день проводили в спортзале. Есть правило: столько дней, сколько ты проведешь без балета, столько же дней, умноженных на два, потребуется, чтобы войти в форму. Поэтому лучше отдыхать активно. Но отдых необходим. Иногда нужно просто остановиться, может, иногда отказаться от каких-то спектаклей или поездок, чтобы как-то наполниться, а потом продолжать опять.

- Очень интересно было познакомиться с Кельвином Кляйном. Это было давно, мы были на каком-то вечере, и нас представили. Мы-то стояли парализованные: вот стоит Кельвин Кляйн, это же невозможно! А он с тобой общается на равных. Он часто ходит на наши спектакли. Часто ужинаем с дизайнером одежды Каролиной Эррерой. С ней можно обсудить политику, жизнь, моду, абсолютно все. Так же Дональд Трамп. Он невероятно открытый, простой, с чувством юмора. Когда мы с ним говорили, я делал вид, что что-то понимаю в недвижимости - он любит говорить о недвижимости. А его, как ребенка, интересовало все в нашей индустрии - как долго разучивается роль, сколько нужно репетировать, как можно запомнить два с половиной часа хореографии.

- У нас очень много соседей. Напротив, буквально рукой подать, недавно построили новый дом, там живет оперная певица Аня Нетребко. Если я посмотрю в другую сторону, там район 15 Central Park West, такой бомонд, там живет Стинг. Если посмотрю немножко налево, то вижу кусочек дома, где живет Мадонна, в доме направо, по-моему, по-прежнему живет Рики Мартин. Дом еще правее - там Майкл Дуглас, еще дальше - Роберт де Ниро. У нас на этаже живет Мария Гулегина, сопрано Метрополитен-оперы. По утрам она распевается, и наша малая семилетняя дочь открывает дверь, стучится и говорит: "Гулегина, выходи" и начинает вместе с ней напевать "та-да-да-да-да".

- Знаете, Лебединое озеро сколько существует - два века? И, тем не менее, идет каждый год. И это по-прежнему самый продающийся балет, потому что это гениально. У нас много современных балетов, но это на любителя. Там, как правило, довольно странная музыка. Какая бы ни была хореография, если музыки нет, я не могу перевоплотиться и раствориться на эти два часа. И предпочитаю балеты, которые имеют историю, где ты становишься актером.

- Наша школа - это школа русского балета, в Киеве, Москве и Санкт-Петербурге одна система. У нас закладывалась очень сильная основа, и то, что нам прививалось, останется с нами до конца. Это не только правильные позиция рук, ног, это отношение к работе, коллегам, профессии. В Америке мне пришлось столкнуться с балетами хореографа Джорджа Баланчина. Они обладают невероятной скоростью, которой мне первое время не хватало. У нас это не было частью образовательной программы. Балеты Баланчина покоряют скоростью, энергетикой, динамизмом, и сначала было конечно тяжело совладать со своим телом. Это было как выучить новый язык, вроде те же движения, те же позиции, но все по-другому. И зрителя, конечно, впечатляет, когда ты двигаешься очень быстро, чисто, хрустально. А также знакомство с хореографом Твайлой Тарп. Это полный модерн. У нее в голове есть идея того, как балет пойдет, но при этом отталкивается она от того, кто стоит перед ней. И когда она начала мне показывать, как видит определенные комбинации, я был просто парализован. У нас школы современного танца не было, и все, о чем она просила, шло в полное противоречие с тем, чему нас учили, - держать тело, плечи расправлены, следить за осанкой, постоянно тянуться вверх. А она попросила все отпустить, отпустить все мышцы. Это изменило мой подход к классическому танцу. Я свое тело стал ощущать совершенно по-другому.

- Во время трехдневного визита в Киев прошлой осенью мы пришли и посмотрели Кармен-сюиту и Шехерезаду, то есть те балеты, которые я знаю всю свою жизнь, видел их в исполнении от Майи Плесецкой до новой генерации. Я не увидел новой хореографии, но, поймите, я просто хотел прийти в театр, сесть на эти красные бархатные сидения, где я сидел 20 лет назад, хотел увидеть свой оркестр, своих дирижеров. Но публика принимала феноменально. Хотя театр не был забит битком, я сразу это отметил.

- Там публика реагирует на все, что видит, и нет никаких барьеров. Как на стадионе. Они очень открытые, театрального этикета не существует. Конечно, очень приятно, когда ты ведешь балет и твое первое появление на сцене встречают бурными овациями. То есть тебя ждут, тебя любят, на тебя пришли. И реагируют абсолютно на все, они охают, ахают, и когда видят что-то очень красивое, они будут реагировать и они дадут тебе знать.

- Сначала было немножко трудно. Потом привык, просто этого не замечаю. Где-то это даже помогает. Когда мы находимся на сцене, я ведь зала не вижу, только огромную черную дыру перед собой. Иногда, когда начинаешь, допустим, новый балет и люди еще как-то не реагируют, нервозно немного: там вообще кто-то есть в зале? Ты танцуешь, и вот эта гробовая тишина немного подрывает нервы. А когда услышишь аплодисменты, тогда понимаешь: зал с тобой.